Мойзес Наим - Конец власти. От залов заседаний до полей сражений, от церкви до государства. Почему управлять сегодня нужно иначе
Все, что было сказано о боссах компаний, в равной степени относится и к самим компаниям. Время их пребывания в верхних строчках корпоративных рейтингов заметно сократилось. И это, разумеется, не эфемерный тренд последних лет, хотя из-за кризиса в экономике и он, разумеется, стал более явным; скорее всего, перед нами процесс глубокой трансформации.
И опять-таки с цифрами не поспоришь: если в 1980 году фирма из первой пятерки в какой-либо конкретной отрасли пять лет спустя могла покинуть эту самую пятерку с вероятностью в 10 %, то к 1998 году вероятность этого события выросла до 25 %{252}. Шестьдесят шесть компаний из первой сотни рейтинга Fortune 500 за 2011 год были включены в этот рейтинг и в 2000 году. А тридцать шесть из пятисот компаний в 2000 году еще даже не были созданы. При помощи скрупулезного статистического анализа Диего Комин из Гарварда и Томас Филиппон из Университета Нью-Йорка выяснили, что за предшествующие тридцать лет “ожидаемая продолжительность нахождения на лидерских позициях какой-либо конкретной фирмы сократилась кардинальнейшим образом”. Что также является глобальной тенденцией. И совпадает с расширяющимися географическими рамками конкуренции. Составленный в 2012 году журналом Forbes рейтинг 2500 крупнейших мировых компаний показал, что 524 из них находятся в США – на 200 меньше, чем за пять лет до этого, и на 14 меньше, чем годом ранее. Все больше и больше крупнейших мировых компаний размещают свои центральные офисы в Китае, Индии, Корее, Мексике, Бразилии, Таиланде, Филиппинах и в странах Персидского залива. Материковый Китай сокращает отставание от США и Японии – мировых лидеров по количеству принадлежащих им ведущих международных компаний и, по сути, стал третьей мировой державой, увеличив свое достояние еще на 15 компаний (по сравнению с 2011 годом). Кто-то только выходит на сцену – Ecopetrol (Колумбия), China Pacific Insurance (Китай), а кто-то ее покидает – Lehman Brothers и Kodak (нет уже ни того ни другого), Wachovia (растворился в Wells Fargo), Merrill Lynch (ныне собственность Bank of America) или Anheuser-Busch (принят бельгийским конгломератом, который был взращен из никому не ведомой бразильской пивоваренной компании){253}.
Как отражается глобализация на концентрации бизнеса?
Исчезновение известных компаний и некогда уважаемых брендов отнюдь не значит, что уровень концентрации бизнеса во многих секторах экономики не так высок, как всегда: иногда он даже выше прежнего. Например, когда в США в 2007 году пришлось изымать из продажи корма для животных, оказалось, что лишь один производитель выпускает более 150 наименований различной продукции. Две компании контролируют 80 % рынка пива, также на две компании приходится 70 % производимой в Америке зубной пасты и так далее. Или такой пример от Барри Линна: итальянская компания Luxottica владеет в США не только несколькими крупными торговыми сетями оптики, но и множеством известных линий оптических приспособлений, которыми она торгует{254}. Леонардо дель Веккио, главный акционер компании, – один из богатейших людей планеты, занимает 74-ю строчку в рейтинге миллиардеров от журнала Forbes.
Если подходить глобально, то уровень концентрации бизнеса очень сильно зависит от конкретного сектора. Алмазодобывающая индустрия пребывает под плотной опекой De Beers, лидера этой отрасли: компания диктует цены на алмазы и контролирует поступление необработанных камней на фабрики, где их гранят и шлифуют. Контролируя 60 % алмазного рынка, De Beers имеет достаточно влияния, чтобы определять и стоимость камней. В производстве компьютерных микросхем один изготовитель – Intel – контролирует 80 % рынка микропроцессоров. Другие отрасли, где концентрация бизнеса настолько высока, что это может привлечь внимание американских и европейских антимонопольных служб, – торговля посевными материалами (в которой безраздельно властвуют Monsanto и DuPont), платежные системы (где господствуют Visa и MasterCard) и, конечно же, интернет-навигация (на долю одной только Google приходится 63 % поисковой активности в США – и 90 % прироста этой активности).
А вот в других отраслях степень концентрации, напротив, снизилась, невзирая на годы нескрываемых агрессивных попыток поглотить конкурентов. Панкадж Гемават в своем “Мире 3.0” заявляет: “В большинстве ситуаций оказывается, что глобализация усиливает конкуренцию, не способствуя концентрации”{255}. Убедительный пример – автомобили. Данные отрасли показывают, что на долю пяти ведущих автокомпаний мира в 1998 году приходилось 54 % от всех произведенных автомобилей и лишь 48 % – в 2008-м. Убыль, казалось бы, незначительная, но показательная. Расширенный анализ (число рассматриваемых компаний увеличили с пяти до десяти) показывал все то же снижение концентрации. Эта тенденция не нова. Еще в 1960-х годах на первую десятку автомобильных компаний приходилось 85 % всех произведенных автомобилей; теперь этот показатель был близок к 70 %. Отчасти возросшая фрагментация рынка отражает появление (или мировую экспансию) новых игроков, представляющих такие страны, как Корея, Индия, Китай{256}. Например, в 2011 году Hyundai не только занял пятое место в мире по количеству произведенных автомобилей, но и стал самым прибыльным автоконцерном{257}. Рассматривая феномен концентрации бизнеса на примерах пяти лучших компаний в одиннадцати отраслях экономики с 1980-х до 2000-х годов, Гемават установил, что средний по пятерке показатель концентрации упал с 38 до 35 %; это снижение будет еще заметнее, если за точку отсчета взять 1950-е{258}.
Потенциал и риски брендов
Немало компаний, долго бывших у всех на слуху, исчезло как по мановению волшебной палочки. Престижные когда-то имена торговых марок, банков, авиакомпаний, даже названия технологий (вы еще не забыли Compaq?) сейчас едва всплывают в памяти. А с другой стороны, еще несколько лет назад большей части тех брендов, которые заполонили мир сегодня, и на свете не было; возьмем хотя бы Twitter, появившийся в 2006 году. Как потребителям, большинству из нас не привыкать к таким тенденциям. И да, конечно, потребитель всегда был важной частью этого круговорота, приводимого в действие повышением ставок и пагубным влиянием подводных камней – когда крах фирмы камня на камне не оставляет от ее доброго имени и репутации ее продукта, резко обваливая котировки акций и распугивая потребителей. Исследование, проведенное в 2010 году, позволило установить: еще двадцать лет назад вероятность того, что компанию по истечении пяти лет работы постигнет так называемый “корпоративный крах”, составляла 20 %; ныне же вероятность такого события равна 82 %{259}. Неужели причина этого четырехкратного увеличения – разлившаяся нефть, отказавшие тормоза или чье-нибудь опрометчивое заявление? Отнюдь, но их частота появления и дальность влияния возросли, а их все громче звучащее эхо нередко предвещает нам серьезные последствия.
Поэтому нас не должно удивлять, что самый относительный показатель экономической мощи – благосостояние отдельного индивида – также стремительно меняется. (С 2012 года Bloomberg News ведет ежедневный рейтинг мировой двадцатки миллиардеров, обновляемый в 17:30 по нью-йоркскому времени.) Число миллиардеров в мире за последние годы выросло неимоверно; в 2012 году оно достигло рекордной цифры 1226 человек{260}. Растет в нем доля выходцев из России, Азии, Ближнего Востока и Латинской Америки. Что интересно, предприниматель из Индии Анил Амбани, больше всех преумноживший свое состояние в 2007–2008 годах, год спустя больше всех потерял (хотя в 2012 году и занимал 118-ю строчку){261}. Согласно исследованию, проведенному в 2012 году фирмой Wealth-X, занимающейся сбором сведений о благосостоянии, с середины 2011 года до середины 2012-го китайские миллиардеры в общей сложности лишились почти трети своего богатства{262}.
Жизнь толстосумов, конечно, трудна, но не настолько, чтобы лить о ней слезы. Однако турбулентность в международных рейтингах богатства довершает общую картину нестабильности, царящую на вершинах делового мира, – о боссах ли мы говорим, о корпорациях или о брендах. Небывалое непостоянство поразило деловые круги, которые к тому же никогда не были настолько глобальны и разнообразны, как сейчас.
Неразбериха в верхах удивительно контрастирует с широко бытующим мнением, что, дескать, мы уже живем в эпоху беспрецедентной власти корпораций. Бум 1990-х, бесспорно, придал блеска и престижности работе в корпорациях, и развитие высоких технологий породило целую плеяду героев капиталистического труда из числа глав копаний Apple, Oracle, Cisco, Google и прочих, а также мегамонстров банковского дела и фондовых рынков. В Европе введение регуляторных механизмов, приватизация и создание единого рынка привели к появлению новых корпоративных идолов. Лихие миллиардеры появились в России, а в странах, некогда принадлежавших третьему миру и высмеиваемых как заповедники государственного регулирования и нищеты, появились побеги новых бизнес-империй, брендов и магнатов. Критики из левого лагеря тревожно возопили о новой эре доминирования капитала. Сторонники восхваляли ее наступление. И те и другие были едины в одном: эта эра настала.
